Алексей Богдаев: «Я - солдат моей России»

Продолжаем рассказ о ветеранах Великой Отечественной. Наш гость - Алексей Богдаев.

Справка «НС»:
Алексей Николаевич Богдаев родился 6 июня 1924 года в Благовещенске-на-Амуре. Полковник в отставке. В 1943 году был призван в Красную Армию. Воевал на Первом Украинском фронте. Войну закончил в Германии в звании старшего сержанта.
Награжден орденами Отечественной войны и Боевого Красного знамени, а также медалями. Первую из них – «За боевые заслуги» - получил в госпитале, сразу после ранения у Зееловских высот (90 км до Берлина).

По окончании ВОВ окончил Одесское общевойсковое училище. Служил на Украине в войсках ВДВ (замкомроты, начштаба роты, комроты), совершил 55 прыжков с парашютом. Затем - в Уральском военном округе в должности заместителя командира батальона. С 1966 по 1974 годы – на военной кафедре Пермского госуниверситета.

Автор и составитель 12 книг. Лауреат конкурса военно-патриотической поэзии России (2003).
 
Человеческий пепел как удобрение
Началась наша беседа с ветераном с того, что Алексей Николаевич, прочитав нашу газету, где был опубликован материал с другим ветераном - Владимиром Максимовым с подзаголовком «Меня часто спрашивают, сколько фашистов я убил» («ПО» № 12 от 28 марта 2015 года), горько сказал, что его тоже школьники спрашивают об этом.

- Да, бывают такие странные вопросы.  Но в бою как определить, сколько ты немцев положил? Все стреляют, гранаты рвутся, снаряды… Да это и не важно. Мне вообще многое сейчас кажется странным. Не только школьники, но даже и студенты университетов мало что знают о войне. Например, о Нюрнбергском процессе. А ведь было арестовано более 16 тысяч фашистов.  Среди них были отъявленные убийцы, которые убивали и сжигали людей. Но самое страшное я увидел в Берлине, когда война уже закончилась. На одной стене висел  старый лозунг, написанный готическим шрифтом: «Самое лучшее удобрение для ваших грядок – человеческий пепел». У меня волосы встали дыбом! Спустя много лет я взялся за написание книги об этом, отсмотрел массу архивных материалов. Один ректор, не буду называть имя, купил у меня десять книг. Потом мне говорит: «Зачем вы включили в книгу Нюрнбергский процесс? У нас его в программе нет. У нас сейчас с Германией отношения наладились и зачем писать то, что было 60 лет назад?». Я ему тогда сказал: «Соберите мне две аудитории, потерпите полчаса». И рассказал студентам, что такое этот процесс, открыл им правду. Что я этим хочу сказать? А то, что мы потеряли свою собственную победу. Мы развалили патриотизм. Обидно до слез.

Аттестат зрелости

- А как Вы встретили известие о войне?
- 21 июня я получил аттестат зрелости, закончил 10 классов. А утром мне мама говорит: «Сынок, слушай по радио, что говорят: началась война». «Да какая там война! – говорю. - Да наша Красная Армия разгромит любого врага». Если бы оно было так. Сразу же отца призвали в армию, через недели две - старшего брата. Я остался за главного в семье: дедушка, мама, четверо детей. И вот однажды ночью меня вызывает глава администрации. А мы тогда жили недалеко от Красного Ключа под Краснодаром. Это был самый нефтеносный район в стране, основной поставщик нефти для армии. Нас, выпускников десятилетки, собрали и говорят, что мы должны будем выполнить секретное задание. Какое? Нефтепромысел закрывается, немцы взяли Ростов, идут  на Краснодар. Им нужна нефть. Немцы разбомбили завод в Туапсе, нефть сливать некуда. Поэтому ту нефть, которую уже добыли, надо было  куда-то спрятать. А куда?  В горах было озеро Крутое, большое и глубокое, километр на километр, с трех сторон отвесные скалы, а с четвертой - пологий берег, мы с пацанами туда купаться бегали. Решили это озеро выкачать, построить дамбу, а  потом на освободившееся место залить нефть, миллионы тонн. Глубина метров 70. Немцы озеро так и не нашли.

Потом была команда все заводское оборудование (алмазные буры, корундовые головки, приборы), чтобы врагу не досталось, вывезти через Кавказ и Каспийское море в Красноводск.

Посадили нас в поезд. К утру подъехали к Туапсе, город весь сгорел, кругом все черным-черно: нефть горела. Сгорели даже шпалы на нашем пути. Потом поехали по Черному морю до Сухуми, так как между Туапсе и Сухуми не было железной дороги. Значит, все надо было разгрузить, потом быстро загрузить все в пароход. Мы от усталости  валились с ног. А порт в Сухуми был блокирован немецкими минами.  Что делать? Но подъехал какой-то катер, указал нам фарватер. Опять все разгружать-перегружать. Из Сухуми на поезде направились в Баку, оттуда на пароме в Красноводск. И через всю Среднюю Азию обратно в Россию. Кого-то из нас направили в Ишимбайнефть, кого-то в Бугуруслан, меня - в Туймазы. Это в Башкирии. Там я и работал до 1943 года, пока мне  не исполнилось 18 лет. Вызывают в военкомат. Я говорю: «Отправьте меня учиться, я же ни тактики не знаю, ни стрелять не умею.  Меня спрашивают: «У тебя 10 классов. В школу сержантов пойдешь?». «С удовольствием!». Шесть месяцев учился сам, получил погоны сержанта, шесть месяцев учил других. Командовал отделением, готовил солдат для маршевого полка, то есть к выезду на фронт. 
 
Первая смерть

- А как Вы сами попали на фронт?
 - В августе 1944 года меня тоже отправили на фронт. К тому времени Курская битва закончилась. Наши войска двигались на Запад очень быстро. В четыре утра прибыли мы на станцию Замостье, это на границе Украины и Польши, а там братские могилы вдоль всей дороги.  Сразу старая песня, еще с первой мировой,  вспомнилась: «На Дону и в Замостье тлеют белые кости».  Началась разгрузка. И вдруг появляется «мессершмидт». Один. Похоже, разведчик. Сделал круг. Увидел, что эшелон разгружается. Мы сразу поняли, что сейчас будет бомбить.

А у нас была установка ЗПУ–4 (зенитно-пулеметная установка). Это 4 соединенных воедино станковых пулемета - одну гашетку нажал, и все четыре стреляют. И девушки–зенитчицы, что охраняли наш эшелон, открыли огонь. Четыре трассирующих струи! «Мессер» загорелся, но все же успел сбросить четыре бомбы и дал одну очередь из пулемета. Потом упал и взорвался. Но одна девушка–зенитчица погибла. Она отлетела, как пушинка. Подруги ей кричат: «Машенька, Машенька, гляди, твой самолет взорвался!». А Машенька - мертвая, пуля попала ей в грудь, она даже не вздохнула, так сразу и умерла. Все плачут, а начальник эшелона кричит: «Скорей, скорее, второй налет может быть!». Вот так я и увидел первую смерть.

«Подарок с фронта»
- Вообщем, разгрузились и пошли маршем по Польше в район сосредоточения. А там все деревья в лесу, словно специально посаженные, как по струнке. И кроны деревьев как бы закрывают все дорожки, сверху не видно ничего. Как оказалось, мы попали  в лагерь Паулюса. Он длиной  12 километров. Во время войны там не взорвалось ни одной бомбы:  все было закрыто деревьями. Потом нас остановили, притащили откуда–то помост, и начался митинг. Выступал начальник политотдела 52–й армии. «Теперь вы на чужой земле, - говорит генерал, - Мы не захватчики, мы - освободители. Мы несем освобождение польскому народу. Кто будет  обижать поляков, будет подвергнут наказанию. Военный трибунал не будет церемониться с теми, кто нарушит приказ».

Было также приказано ничего у поляков не брать. Но при этом генерал приказал соблюдать бдительность: могут быть польские националисты, которые воюют на стороне немцев. «Бойтесь провокаций, минных полей, засад и поджогов». Оно так и было. В той Польше, которая находится на Востоке, все тропинки были заминированы. Немцы оставили, как потом выяснилось, четыре вагона взрывчатки. Одни мины со спичечный коробок, другие – фугасы по 4-5 кг, танк можно взорвать. Иногда гранату к дереву привязывали: идет человек, веревочку не видит,  задевает и – все, голова долой. Или было так: лежит, допустим, куколка на тропинке. Солдат увидел ее: «Смотрите, братцы, куколка красивая!  Вот это да! Пошлю дочке домой подарок с фронта». Схватил -  взрыв, ногу оторвало. Истекает кровью, орет благим матом. Перетянули ногу, отнесли в госпиталь. Или «шмайссер» валяется немецкий.  Оружие всегда пригодится. «Автомат кто-то потерял. Вот это находка!». Автоматы тогда не у всех наших бойцов были. Ну вот, кто-то схватил – голова вдребезги, кровища кругом.
 
Поругали и простили

- Еще один пример. В одной деревне командир роты говорит: «Сержант Богдаев, видишь два дома? Обследуй, нет ли там засады или мин». Я свое отделение разделил пополам, одну половину отправил в один из домов, со второй - пошел в другой. Подошли к дому, все тихо, никто не стреляет. Привязали к двери веревку - дернули, взрыва нет, открыли дверь. Заходим - тишина. Посуда на полу валяется разбитая, вещи какие-то. Видно, что люди ушли. Говорю: «Тут никого нет, пошли отсюда». И мы четверо вышли, а один, старый фронтовик, воевавший чуть ли не с первого дня, остался пошарить: нет ли в столах чего-нибудь ценного, часов или колец. Были и такие среди нас. Дернул ящик комода - взрыв! Мы скорее вбежали обратно в дом, смотрим: одна нога валяется в одном углу, вторая  в другом. Всю верхнюю часть тела вдребезги разнесло, кровища всюду, мозги. Думал все, конец мне: разжалуют в рядовые и в – трибунал. А потом в лучшем случае в штрафбат: как же, не сберег солдата. Командир ведь отвечает за жизнь своих бойцов. Одно дело, если бы он в бою погиб, тут какой спрос?  Ну а тут–то боев уже никаких, немцы ушли за Вислу. В мирной обстановке погиб солдат  - это вина командира. Но меня выручили мой солдаты, сказали командиру роты, что тот сам остался в доме после того, как я приказал всем уходить. Поругали и простили.  Обошлось, слава богу.
 
В боях за Вислой сонной

- Боев в Польше не было. Немцы убежали за Вислу, оставив после себя бандеровцев. Они нам все время мешали. Шли мы как-то  ночным маршем. Спокойно было все, оставалось каких–то 5–7 километров пути, и тут мы нарвались на засаду. Бандеровцы замаскировали ДЗОТ на склоне холма, выставили ствол пулемета в сторону дороги, и когда перед ними показался первый батальон, открыли огонь. Это и была самая опасная тактика нападения - «кинжальный огонь». Она у меня в одноименной книге расписана.

Мы залегли, открыли ответный огонь. Кто–то кинул гранату, пулемет замолчал, успев сделать только одну длинную очередь.  Наших четверо погибло, трое были ранены. Бандеровцы попытались скрыться на мотоцикле, но дорогу им уже перерезала «группа захвата» из шести автоматчиков и снайпера. Снайпер первым выстрелом уложил водителя. Остальные смылись, но мы их потом быстро  взяли. Из них выжили только двое. Отвезли их в ГПЗ (головная походная застава). Прибыли начальник штаба полка и офицеры из СМЕРШа. Показали бандеровцам на  убитых: «Смотрите, это ваших рук дело». Потом – трибунал. Прямо здесь и расстреляли.
 
А когда мы отошли за Вислу, бандеровцев не стало. Вислу мы форсировали на понтонных плотах. Вышли  с боями к Одеру. Венгры, болгары и румыны сдавались пачками. Была среди них страшная паника. А это страшная вещь. Немцы сдавались, но мало. Недалеко от Лодзи мы стояли в деревушке. И привели генерала, командующего артиллерией немецких войск. Ему хотели надеть наручники и отправить в штаб армии, но он ни в какую: «Нет, не буду. В плен не пойду! Хайль, Гитлер!». Достал дамский пистолет и грохнул себя в висок. Такие пистолеты, кстати,  выдавали  бабкам, чтобы они стреляли по нашим офицерам. Среди немцев было много самострелов. Но многие из них кричали «Гитлер капут!» и стреляли по нам из окон фаустпатронами.

Весна. Дожди. Одер разлился. Берега залило. Мосты строить невозможно. Недаром многим саперам присваивали звания Героев Советского Союза. Они ломали дома и из досок строили переправы. Немцы укрепились, видят наше движение и обстреливают. Поставили пушки мощные, залповые огни вели, налеты авиации. Но нам все же удалось форсировать Одер,  и мы стали двигаться в район Потсдама. 
 
Журналист по фамилии Галерин

- А день Победы помните?
- 2 мая маршал Жуков разобрался с группировкой немцев в Восточной Пруссии, наши войска вступили в Берлин, рейхстаг взяли, и тут нашей армии передают: «Немедленно сесть на машины и ехать на Дрезден, там находится мощная группировка немцев, идут тяжелые бои». Нам подогнали колонну примерно из семидесяти машин, мы погрузились и поехали. Приезжаем в Дрезден, а там все уже закончилось, германская армия начала сдаваться. Вот так я и закончил войну.
 
Помимо военного образования Алексей Богдаев имеет и чисто гражданское - в 1968 году окончил Московский полиграфический институт (факультет журналистики). Он автор и составитель 12 книг воспоминаний о войне, выступая в них не только прозаиком и поэтом, но еще и художником («Суровые годы», «Я - солдат моей России», «Фронтовые будни», «Историческая победа», «Фронтовые зарисовки», «Воспоминания ветеранов» и другие). Причем все книги, кроме одной – «Победители - потомкам» -  изданы на его собственные средства, точнее, на его достаточно скромную военную пенсию.  Правда, помогли дочери и внуки.  У него три дочери – Галина, Елена и Ирина (отсюда его псевдоним – Галерин, которым он иногда подписывает свои военные рассказы) и трое внуков и две внучки.